Сергей Сидоренко

 

В 1976-м году Владимир Высоцкий написал «шуточную», как он объявлял на своих выступлениях, песню — «Гербарий».

Приступая к изложению своих мыслей по поводу этой песни, должен сразу предупредить, что мне, к сожалению, не ведомо, по какому конкретному поводу она написана, и какие конкретные события и положения в ней подразумевались.

Песня поется от лица некоего персонажа, который, за свою строптивость, лежит «в гербарии, к доске пришпилен шпилечкой». Конечно, те переживания, которые испытывает упомянутый персонах, помещены поэтом, в первую очередь, в смысловые декорации советского времени — с его тотальной регламентацией, вплоть до полной «высушенности» — то есть отсутствия всякой живой жизни.

О советском времени нам напоминают встречающие нас уже в начальных строках песни и служащие неким однообразным фоном для главного ее персонажа — «лихие пролетарии (в другом варианте — даже «карбонарии»), которые — «закушав водку килечкой, спешат в свои подполия налаживать борьбу». В этих начальных строках содержится едкое издевательство Высоцкого над советской исторической версией, согласно которой пролетарии, в свое время, будто бы совершили «Великую Октябрьскую революцию» в нашей стране, после чего принялись строить в ней свое, пролетарское, государство, — тогда как, на самом деле, «водкой», «килечкой», игрой в домино и тому подобным их «революционность» и ограничивается. Сомнения поэта насчет пролетарской «пассионарности» впоследствии полностью подтвердилось тем, как легко эти будто бы «хозяева страны» сдали свое «пролетарское государство» в обмен на обещание всяких «пряников». В 90-х годах, когда это государство у них отбирали, у них не оказалось не то что «пассионарности» на то, чтобы этому противостоять, — им не хватило даже ума, чтобы, когда их водили на всевозможные выборы и референдумы, не поддерживать губительные для страны перемены послушным бросанием бюллетеней в услужливо подсунутые им избирательные урны. Именно по причине полной их инфантильности, все наши политические изменения последних десятилетий, — приведшие нас от «пролетарского государства» к нынешним «джунглям», — теми, кто на самом деле «командовали парадом», осуществлены были вполне легитимно, в рамках «демократических процессов», голосами тех самых «лихих карбонариев». К примеру, на Украине эти «пролетарии-карбонарии», после того, как всю свою жизнь копили деньги в государственной сберегательной кассе, однажды сходили на референдум, куда их хитро заманили, и, как им порекомендовали, отменили государство, в котором находилась та самая сберегательная касса с их деньгами. А после искренне удивлялись, куда подевались их сбережения, — тем самым давая повод и дальше их многократно обманывать всем, кто не стесняется им пообещать возвращения этих денег, дабы заручиться за это их поддержкой на выборах.

О «бытовых подробностях» советского времени нам живо напоминает и содержащийся в песне намек на некое «собрание трудового коллектива», на котором «труженики» — пчелы и муравьи — дружно поддержали строгие санкции руководства, направленные против своих непослушных собратьев, в том числе и главного персонажа песни:

Когда в живых нас тыкали

Булавочками колкими —

Махали пчелы крыльями,

Пищали муравьи…

К тем временам, когда мы «строили коммунизм», нас возвращает и переданная песней общая «духовная атмосфера» некоего «муравейника», устремленного к каким-то своим целям, для достижения которых отдельных строптивых членов общества признано целесообразным «пришпилить шпилечкой».

И порядки, царящие в этом обществе. К примеру, в «сверчке полузадушенном», который «вполсилы свиристел, но за покой нарушенный на два гвоздочка сел», — явно узнается какой-нибудь робко протестующий представитель советской литературы. И то, что не успел он — «вполсилы» — что-то там «изобразить», как его тут же «блоха сболтнула, гнида», после чего сразу явились «два тертых клопика из третьего подвида» и забрали беднягу куда следует…

Однако, помимо всех, столь узнаваемых, советских декораций, в образах песни Высоцкого явственно проступает иной, грядущий «Гербарий», где все будет устроено еще более жестко, еще более «по-научному». Достаточно хотя бы сравнить возможности прежних, советских, «органов», у которых досье на «неспокойных граждан» хранились во множестве пыльных папок, — с теми возможностями, какие предоставит будущим «органам», действие которых развернется уже во всемирном масштабе, развитие систем электронного контроля. Что же касается будущих «кадров» для деятельности этого рода, то вряд ли стоит надеяться, что степень их «богобоязненности», со временем, изменится к лучшему — скорее наоборот. Да и, вообще, «динамика» такова, что в нашем вовлекающемся в глобализацию мире, все больше утверждается отношение к отдельному человеку именно как к насекомому.

Кстати, некоторые исследователи творчества поэта ломали копья по поводу того, почему Высоцкий назвал положение пришпиленных насекомых (среди которых томится главный персонаж песни) — «гербарием». Ведь «гербарий» — это собрание засушенных растений. (И, видимо по этой причине, сочтя такое название ошибкой, некоторые составители стихотворных сборников поэта озаглавили это стихотворение — «Невиданный доселе»). Однако именно словом «гербарий» как нельзя лучше выражается прозрение поэта о той грядущей реальности, где жизнь высших по развитию существ будет помещена в формы, предназначенные для существ низших (в песне же — наш персонаж, который «сапиенсом был», помещен к насекомым, и он же, вместе с насекомыми, засушен, подобно растениям в гербарии). Слово «гербарий» очень удачно характеризует такую жизнь, в которой все пришпилены, все засушены, и вынуждены влачить более примитивное существование в сравнении с тем, которое им предназначено свыше.

Персонаж песни «пришпилен шпилечкой» — то есть, лишен свободы. Примерно такой же «шпилечкой» — тотальной электронной слежкой — в наши дни все больше «пришпиливаются» обитатели планета Земля, будто бы для их же удобства и пользы — для борьбы с терроризмом, для предотвращения коррупции и уклонения от уплаты налогов и так далее, — но на самом деле — для тотального за ними контроля.

И этот процесс невозможно остановить отказом, например, от принятия ИНН или от других технических новшеств и «благ цивилизации», порожденных нынешним временем. Ведь, на самом деле, все подобные «блага» — лишь очередные «ступеньки в преисподнюю», куда мы, шаг за шагом, опускаемся каждый день. Мы ступаем на них всякий раз, когда в жизни своей уповаем не на волю Создателя, а на свой испорченный разум, порождающий — «к нашим услугам» — всевозможные «технические средства». В той или иной степени, мы ступили на эти ступеньки уже давно, и даже очень давно. Например, когда принимали паспорта или когда, вместо икон, наладились каждый день по несколько часов смотреть телевизор, который нам «авторитетно» и незаметно для нас объясняет, как следует «правильно» относиться к тому, что происходит у нас перед глазами. Или, еще раньше, когда соблазнились возможностью быстрого перемещения по направлению «где нас нет» и, вместо того, чтобы идти пешком или скакать на лошади «на все четыре стороны», покрыли нашу землю сетью железных и автомобильных магистралей, по которым «нечистая сила» перемещает нас в железных коробках по жестко заданным направлениям. Причем характер этого перемещения, по мере «крепчания» прогресса все больше напоминает те условия, в каких гонят энергоносители по трубопроводам… А нечестивые гаишники, поджидая нас в разных местах упомянутых автомагистралей, норовят цинично растоптать жалкие остатки той свободы, которой наделил нас Господь… Или еще раньше: когда, например, соблазнились — опять же для удобства — пользоваться деньгами… И так — вплоть до того времени, когда рука нашей прародительницы Евы потянулась к запретному плоду, сулящему соблазнительные возможности…

Однако когда сам Господь однажды сошел на землю — то не стал отвлекаться на изобретенные к тому времени безумным человечеством технические средства — на те же, например, деньги, а сделал упор на лечении человеческих душ…

Поэтому, не уделяя излишнего внимания тем или иным отдельным ступеням нашего поступательного продвижения по известной наклонной плоскости, перенесемся во времена «близкие к завершению» этого пути — где и обитает описанный Высоцким «пришпиленный шпилечкой» персонаж.

Из песни мы узнаем, что подобному положению всеобщей «пришпиленности», когда:

Под всеми экспонатами —

Эмалевые планочки, —

Все строго по-научному —

Указан класс и вид… —

предшествовала ситуация, когда: «…с этими ребятами <…> в стеклянной баночке, дрались мы…»

То есть, можно предположить, что имеется ввиду эпоха некоего «дикого капитализма», без правил, и демократии, переходящей в анархию, в разгул терроризма, в войну всех против всех…

Еще, о прежней своей жизни, «двуногий» персонаж, попавший к насекомым, сообщает следующее:

Я «homo» был читающий,

Я сапиенсом был… —

то есть, эта прежняя его жизнь представляла собой некий пик того развития нашей «разумности», начало которого было положено эпохой Просвещения, его закономерный итог и полновесный плод. И теперь — из читающего «сапиенса» и через драки в «стеклянной баночке» — наш персонаж неожиданно для себя угодил в пришпиленное состояние.

Этот «пришпиленный» — из тех, кому не очень-то по душе новое его положение. И потому он на плохом счету. Поэтому, видимо, и пришпилен.

Другие же — более покладистые и смирные. Им за это предоставлена относительно бОльшая степень свободы:

Ко мне с опаской движутся

Мои собратья прежние —

Двуногие, разумные, —

Два пишут — три в уме.

Они пропишут ижицу —

Глаза у них не нежные, —

Один брезгливо ткнул в меня

И вывел резюме:

 

«Итак, с ним не налажены

Контакты, и не ждем их, —

Вот потому он, гражданы,

Лежит у насекомых.

Мышленье в ем не развито,

И вечно с ним ЧП, —

А здесь он может разве что

Вертеться на пупе».

 

«Пришпиленный» персонаж, оказавшись в новом своем положении, поначалу не верит своим глазам: он решает, что «ошибка это глупая» — и надеется, из насекомых, попасть «в подгруппу <…> хотя бы обезьян». Ведь — «рыба ищет где глубже, а человек (тем более — «человек разумный»!) — где лучше»…

Но после все-таки сознает:

Нет, не ошибка — акция

Свершилась надо мною, —

Чтоб начал пресмыкаться я

Вниз пузом, вверх спиною, —

О том обществе, куда попал наш герой, мы также узнаем, что в нем царит некое концентрированное «общественное мнение»: «жужжат шмели солидные, что надо подчиниться», «бабочки хихикают», «личинки мерзко хмыкают», «куколки язвят» — и все это сливается в сплошной, давящий на сознание, гул.

Кроме того, для этого общества характерно, что в нем «оводы со слепнями питают отвращение к навозной голытьбе», «паук», похоже, вполне легально, «зарится» на чужой мозг, и «клопы кишат — нет роздыха» (те самые, которые арестовывали сверчка).

О культурном же состоянии этого социума сказано: «чванливые созданьица довольствуются сплетнями»…

Однако — «всюду жизнь», — и наш персонаж пытается найти привлекательные стороны и в своем положении, уповая на то, что «все слюбится да стерпится». И ему уже «даже стали нравиться молоденькая осочка и кокон-шелкопряд», — тем более, он обнаруживает, что среди ос «бывают особи и с талией осиной». И он надеется, что:

… вдруг из кокона

Родится что-нибудь

Такое, что из локонов

И что имеет грудь…

Кстати, вся «отрасль», связанная с «удовольствиями», касающимися упомянутой сферы, если судить по сегодняшнему «заделу», в недалеком будущем обещает явить невиданный прежними эпохами «размах». И, похоже, что именно такого рода «удовольствия» очень скоро приобретут значение того «пряника», которым будут награждать послушных, и того «компота», которого будут лишать несговорчивых. На это указывает и нынешнее, прямо таки в срочном порядке, «переформатирование» института семьи.

Как об этих же временах писал Достоевский в «Великом инквизиторе»: «Да, мы заставим их работать, но в свободные от труда часы мы устроим им жизнь как детскую игру <…> О, мы разрешим им и грех, они слабы и бессильны, и они будут любить нас как дети за то, что мы им позволим грешить. <…> Мы будем позволять или запрещать им жить с их женами и любовницами, иметь или не иметь детей — всё судя по их послушанию — и они будут нам покоряться с весельем и радостью»[1].

Однако, несмотря на обнаруженные приятные стороны своего нового положения, наш персонаж не удовлетворен такой жизнью и начинает роптать. Кстати, на приближенность происходящего к «последним временам» указывает и то, что мечты о своем избавлении — «пора уже, пора уже напрячься и воскресть!» — наш герой выражает в терминах «воскресения», а не, например, «освобождения». Правда, слово «напрячься» все-таки предательски изобличает в нем человека с «советским» мироощущением. Поэтому неудивительно, что вместо «воскресения», в конце концов, получается — «как всегда» — нечто похожее на революцию.

Он находит таких же «угнетенных» — и призывает их к «солидарности»:

Мы вместе горе мыкали —

Все проткнуты иголками, —

Забудем же, кем были мы,

Товарищи мои!

И дальше, после призыва: «За мною — прочь со шпилечек, сограждане жуки!» — происходит некое протестное действие, описанное поэтом так:

И, как всегда в истории,

Мы разом спины выгнули, —

Хоть осы и гундосили,

Но кто силен, тот прав, —

Мы с нашей территории

Клопов сначала выгнали

И паучишек сбросили

За старый книжный шкаф.

Но, так как это была не более чем «солидарность угнетенных», то дело, в итоге, окончилось тем, что:

… я тешусь ванночкой

Без всяких там обид.

Жаль, над моею планочкой

Другой уже прибит.

Эта «победная» концовка рисует то максимальное достижение, которого, по духовным своим возможностям, способны добиться наши, все еще советские люди: когда им плохо, они могут еще «разом спины выгнуть» (особенно если им это кто-нибудь организует извне). Однако, даже при столь удачном развитии событий, они, по советскому своему воспитанию, не желающие знать о законах Божьих, рано или поздно обречены возвратиться к прежнему положению.

Тем самым песня дает нам подсказку: если наши попытки исправить положение будут мотивированы всего лишь «солидарностью угнетенных», представляя собою некое «восстание эгоизмов», то все у нас, в конце концов, снова пойдет по кругу и закончится тем, что вместо одних «пришпиленных», «пришпилены» будут другие…

Неизвестно, думал ли на самом деле Высоцкий при написании этой песни о «последних временах». Но эти «последние времена», видимо, с опережением срока, наступили в его душе. И в том-то и гениальность поэта, что в ту пору, когда всякие «жуки-навозники», кишащие в советском Союзе писателей, — безмятежно купались в прелестях «развитого социализма», даже не подозревая, что их благоденствие может когда-то закончится, Высоцкий, живущий, как и подобает поэту, «год — за два», на себе явственно ощутил черты того общества, которое наступит в «последние времена» и написал для нас актуальную песню.

(2013)

Опубликовано 25.07.2013 на сайте «Русская народная линия».

[1] 1 — Ф.М.Достоевский, Собрание сочинений в пятнадцати томах. Том 9, стр.292, Ленинград, «Наука», 1991 г.