Сергей Сидоренко

 

 

 

 

 

опыт

обнародования

коллективного бессознательного

 

Каждый год Первого апреля я забываю, что надо кого-нибудь разыгрывать – и потому разыгрывают всегда меня…

Но в этот раз получилось все по-другому.

Проснувшись среди ночи, – из-за того, что весь прошлый день мучился с похмелья и после работы сразу завалился спать, – я глянул на часы – и, вместе со временем, узнал, что сегодня, оказывается, Первое апреля.

Время приближалось к утру. Выпитое накануне с лечебными целями огромное количество жидкости дало о себе знать – и я направился в туалет, но, щелкнув выключателем, обнаружил, что в квартире нет света. (Было похоже на то, что энергетики выполнили-таки постоянную свою угрозу и отключили микрорайон от электричества). Дальнейшее потребовало от меня немалого напряжения внимания, окончательно разогнав мой сон. Выбираясь в темноте из туалета, я недобрым словом помянул власти… Затем, уже в постели, мне недобро вспомнился мой приятель, напоивший меня какой-то гадостью, от которой до сих пор подташнивало и побаливала голова… После этого мне почему-то вдруг вспомнилось, как обидно меня разыграли Первого апреля в прошлом году… Все это, собравшись в кучу, подтолкнуло меня к телефону, разыграть приятеля, у которого мы позавчера, по случаю отсутствия наших супруг, – (моя гостила с ребенком у родителей, его – лежала в больнице) – напились той самой гадости.

– Алло, – ответил приятель, – кто это?

– Ты не спишь? – поинтересовался я, соображая, что бы такого придумать.

– Уже нет… – сонно съязвил приятель.

– А самочувствие как? – снова спросил я, потому что ничего не шло в голову.

– Нормально.

Это его «нормально», на фоне моих похмельных мучений, разозлило меня и разбудило мою, дремавшую до сих пор, фантазию.

– Ты уже в курсе? – спросил я, решив, что для того, чтобы поверили, врать надо по-крупному.

– В курсе чего? – недовольным голосом человека, которому не дают спать, осведомился приятель.

– Того, что произошло?

– А что произошло?! – в голосе приятеля уже слышалось неприкрытое раздражение.

– Ну… того, что власть поменялась?..

– …

– По радио ночью передавали…

– Шутишь, что ли?..

– Какие шутки!.. Военные какие-то… Откуда-то из-под Киева – я так и не понял, откуда именно… В общем, им зарплату долго задерживали – ну и они, с вверенными им подразделениями, двинули в Киев зарплату требовать… На грузовиках и на прочей технике, какая под рукой оказалась…  Может еще дернули по какому-нибудь поводу, как мы с тобой позавчера… Ну и власть заодно захватили… Можно сказать случайно.

– Ничего не понимаю… Что значит: «захватили»?.. У нас же демократическая система… Ветви власти… Там эта… исполнительная, законодательная…

– Ну и что! Все «ветви» посадили в десять самолетов и дали возможность покинуть пределы. И всех вообще заинтересованных лиц… Все в десять самолетов и поместились.

– Слушай, брат, я что-то никак не врублюсь: ты все это серьезно?.. Правда, не шутишь?.. – спросил приятель трогательно беззащитным голосом.

– Ну дает! Кто же такими вещами шутить будет! – сказал я, оставляя всякую жалость. – Я ночью не спал, по приемнику слышал. По Би-Би-Си. Каждый час передавали. Правда, потом прекратили – видно там не все так стало происходить, как им бы хотелось… А потом и свет пропал. Я так полагаю, что потому и отключили… Я думал, ты уже слышал…

– Ты же знаешь, у меня приемник накрылся. С полгода уже… А что еще передавали?

– Да что… Я вообще-то и сам мельком лишь захватил. Потому и тебе позвонил… В общем, я так понял, они там, на этих «голосах», и сами еще толком картину не прояснили… Короче, поехали эти военные зарплату требовать. Где-то на подступах их тормознули, кому полагается… Ну а они: вы что, мол, ребята, по своим стрелять собираетесь?.. Подумайте, мол, кого защищаете… Сегодня нам, мол, не платят, а завтра вам то же самое будет… Потом еще с одними в таком же духе переговорили… Ну, ввалились на своих грузовиках туда, где вся эта публика обитает. Подняли шум. Те с ними сразу во всем соглашаться. Говорят: завтра с утра все ваши требования будут удовлетворены. Возвращайтесь на место базирования, оставьте тут представителей… А эти военные, значит, струхнули: почувствовали, что дело далеко зашло – что им мозги пудрят, а тем временем вызовут серьезное подкрепление и их повяжут… Ну и с перепугу, на всякий случай, взяли наших руководителей в заложники. А затем объявили: давайте, чтобы без кровопролития, грузитесь в самолеты – и летите в любом направлении. Так они, – верхушка то есть, и вообще, кто пожелал присоединиться, – на десяти самолетах и свалили… Куда-то в сторону Запада… Правда, впопыхах, не всех захватили… Кравчука забыли, и других некоторых… Кравчук будто бы никак не мог решить в какой самолет садиться: к президенту или к премьер-министру – и нечаянно проморгал вылет… Кстати, он, передавали, какое-то заявление уже сделал… Про Беловежскую Пущу… На Шушкевича все валил. Говорит: Шушкевич попутал…

– Погоди, а когда это случилось?

– Вчера вроде. Поздно вечером.

– Так я ж вчера новости в полночь по телевизору смотрел. Ничего такого не показывали…

– Жди, покажут. Новости, скорее всего, в записи транслировали. Телевидение, вроде, тоже уже у них. Они, видимо, еще пару дней в записи все будут передавать. Пока не освоятся. Они же сами не ожидали, что так получится. Это уже потом, как все закрутилось, они быстренько вызвали себе на подкрепление тех, кто мог бы их поддержать… А там и те подразделения, что властям на подмогу шли – тоже на их сторону перекинулись… Кто же такую власть защищать станет?!

– Так что ж это теперь… военная диктатура будет?

– Ничего пока непонятно… Правда, говорят: преобразования в интересах народа, зарплаты выплатят, борьба с коррупцией, восстановление Союза и тому подобное…  Я после двенадцати несколько раз сообщения слышал, потом, правда, они эту информацию стали зажимать потихоньку, а потом и свет вырубили… Я вот тебе позвонил, думал, ты что-то знаешь…

Процесс непрерывного вранья изрядно меня утомил. Фантазия иссякла, и я повел разговор к тому, что больше мне ничего не известно.

Зато, как на беду, расшевелился мой приятель. Он принялся жадно выспрашивать подробности происшедшего, заставив меня еще раза три повторить уже сказанное… Но, в основном, слушать приходилось теперь уже мне. Приятель разошелся не на шутку, говорил без умолку, строил всякие версии и предположения. Он заявил, что может быть, это и к лучшему. Что хуже, чем есть сейчас, все равно уже быть не может… В общем, еще не менее получаса я вынужден был выслушивать его возбужденную околесицу… Я совершенно выбился из сил, и спасся лишь тем, что предложил приятелю позвонить еще двум нашим общим знакомым, узнать, может они что-то слышали…

Измученный, но с ощущением исполненного долга, я потащился на кухню, где в темноте заварил себе кофе. Потягивая кофе, с удовольствием вспоминал подробности разговора. С каждым глотком усталость меня отпускала, сменяясь торжествующим восторгом. Выпив кофе, я направился к телефону, чтобы позвонить околпаченному приятелю и водрузить на свою главу положенные мне лавры. Но, взяв трубку, раздумал и, вместо водружения лавров, позвонил другому своему знакомому…

 

Дома мне не сиделось, и на работу я отправился намного раньше обычного.

На остановке, скучая в ожидании автобуса, я поведал свою историю одному подвыпившему парню. А уже в автобусе, когда парень, пошатываясь в противоположном от меня конце салона, вдруг спросил у окружающих его пассажиров: «Слушайте, кто знает? Это правда, что я слышал?.. Что власть вроде как поменялась?..» – я отреагировал моментально. «Вот! – громко сказал я, как бы изумляясь словам парня, разрешившим какие-то мои сомнения. – И я тоже по радио это же слышал!..» И затем рассказал стоявшим вокруг меня пассажирам все, что мне было «известно»… Реакция была ошеломляющая… О Первом апреля никто даже не вспомнил…

 

В метро я действовал уже профессионально. Я обратился к очкастому гражданину, зажатому в плотной толпе, но пытающемуся, тем не менее, читать какую-то газетку. Голосом тихим и вежливым, но отчетливо и с расстановкой, – чтобы слышали все, кто стоял вблизи, – я спросил, нет ли в его газетке чего-нибудь нового по поводу переворота. Гражданин, как оказалось, не то что «нового», но и «старого» ничего не знал. И все остальные тоже. Оговорившись, что и сам я, кроме того, что передавали «голоса», более ничего не знаю, я охотно поделился с окружающими имеющейся «информацией»… Затем, вместо того, чтобы сойти на своей остановке, я еще прокатился пару раз взад-вперед по своей ветке метро. На остановках я пересаживался в те вагоны, в которых замечал через окно пассажиров с газетами, более других расположенных к восприятию того, что я собирался им сообщить…

 

Гастрольные мои выступления продолжались на родном предприятии. Очутившись на заводе задолго до начала рабочего дня, я сразу же развернул свою деятельность, торопясь успеть, пока на завод не стеклась еще основная масса народу и не установился традиционный первоапрельский настрой, при котором бы возобладало банальное «у тебя вся спина белая!».

Начал от проходной: первой моей жертвой стали вахтеры и несколько стоявших возле проходной работяг. Затем двинулся дальше… Заметив любое скопление народа, я будто бы случайно пристраивался к этим людям и сообщал свою новость… Поговорив с одними, я принимался за следующих… Вопрос был настолько для всех актуален, что никому даже в голову не приходило усомниться в моей правдивости. Таким, действительно, не шутят. Кроме того, я стольким уже успел рассказать свою новость, что и сам в ней невольно уверился – и потому говорил убедительно. К тому же, к моему удивлению, иногда оказывалось, что некоторые уже слышали что-то такое в транспорте и теперь жаждали узнать подробности…

Через пару часов известие разнеслось по заводу. Наступил тот этап «распространения информации», когда никто уже не мог в точности определить, откуда взялась эта новость. Впрочем, я нисколько не желал себе первенства. Напротив, мне доставляло огромного удовольствия слышать от посторонних людей придуманную мною историю, успевшую уже обрасти новыми невероятными подробностями. Отрадно было наблюдать, как мое детище, которому я дал жизнь, все крепче становится на ноги. Вскоре я мог уже позволить себе отойти, так сказать, от дел, предоставив дальнейшую работу другим. Тем более, что каждому теперь казалось, что он лучше остальных разбирается в сути происходивших событий, и каждый охотно брал на себя разъяснение этой сути.

Дело постепенно принимало такой оборот, что скоро сама мысль о том, чтобы во всем признаться – становилась уже невозможной. Это, к тому же, грозило уже мне и нешуточными последствиями – за срыв нормальной работы предприятия и по причине кощунственного надругательства над заветными чаяниями многих окружающих меня людей, поверивших в то, что эти чаяния начали, наконец, сбываться. Я уже с опаской подумывал о завтрашнем дне – когда станут выяснять, от кого первого услышали эту новость…

Работа на предприятии замерла. Все бурно обсуждали известие, время от времени куда-то звонили – и, что интересно, получали иногда подтверждающие сведения.

Большинство народа столпилось у двух допотопных телевизоров (благо на нашем, стратегическом, предприятии электричество не отключали). И то, что по телевизору весь день показывали обыкновенную, не относящуюся к делу чепуху, заставляло всех еще больше убеждаться в правдивости дошедшей к ним информации. Люди часами смотрели одну за другой нудные или глупые передачи – с таким видом, будто по телевизору транслировали репортаж с места тех самых событий…

 

Когда я возвращался с работы, в транспорте об этом только и говорили… Было неспокойно и тревожно.

 

Вечером дали электричество и в жилые массивы. С некоторым волнением я подошел к телевизору и нажал кнопку. На экране мелькали правительственные здания, окруженные толпами народа… Потом стали показывать какое-то помещение, где неизвестный человек в камуфляже и с микрофоном в руке брал интервью у бывшего президента Кравчука. Кравчук рассказывал, как в действительности все происходило в Беловежской Пуще, и во всем обвинял Шушкевича…

                                                                                       (1998).

 

Опубликовано в газете «Набат» (Кременчуг), в 2009 г., под

другим названием