Сергей Сидоренко

 

 

 

 

 

 

Дьявол – это праздность Бога в каждый седьмой день недели, не более того…

Ф.Ницше

1

 

Моросил мелкий противный дождик, дул сильный ветер, загоняя холод под одежду, а они работали – ставили дымоход, – хотя даже хозяйская собака, вместо того, чтобы лаять на незнакомых людей, откровенно наплевала на свои обязанности и спряталась в будку.

Тот, который был старше, Мишка, сухой, пропитый и явно поддавший уже с утра, – он делал раствор и носил кирпичи, – все время старался показать, что работать в такую погоду – тяжело; что когда про дымоход договаривались и цену назначали – никто ж не предполагал такого ненастья; и, если бы знать наперед, то никакой дурак за такие деньги делать не согласился бы; а пришли они сегодня лишь потому, что уже обещали… – в общем, хозяевам следует все это учесть. Мишка постоянно суетился, вечно носился по двору на полусогнутых ногах и с жутко озабоченным видом. Едва молодая хозяйка появлялась на улице, он съеживался и говорил: «Ну и погодка!» – давая при этом понять, что мучительно сдерживает себя, чтобы не добавить в адрес погоды парочку крепких слов.

Мишкиного напарника, Володю, подобные мелочи как будто не заботили – он стоял на нижней перекладине лестницы, прислоненной к стене, и быстро орудовал мастерком; с каким-то даже упоением клал один за другим кирпичи и что-то под нос себе напевал.

Казалось, и хозяевам до погоды, как и до собственного дымохода, – нет никакого дела: хозяин утром еще сел в «Жигули» и куда-то уехал, а хозяйка спряталась в доме и на улице почти не показывалась – если нужно было о чем-то у нее спросить, приходилось к ней долго стучаться. Мишка тогда заодно, как бы нечаянно, сообщал: «…Крыша, подлюка, мокрая – не представляю, как туда лезть?.. Оттуда загреметь – в два счета», или, когда хозяйка приглашала его пройти в дом, он, вежливо отказываясь, объяснял, что из-за проклятой погоды у него вся обувь в грязи, и он своей обувью боится у них напачкать.

Безразличие хозяев смущало Мишку. Он привык, чтобы хозяева где-нибудь рядом крутились. Тем более: в этом году везде проводили газ – всем нужно было переделывать дымоходы – и они с Володей были нарасхват. А здесь как-то не чувствовалось, для кого они стараются.

Мишка с утра замешал раствор, потом носил кирпичи. Кирпичи были свалены большой кучей метрах в ста от дома; Мишка нес их через весь двор, представляющий собой пока что лишь голый глиняный пустырь, складывал возле Володи, затем возвращался назад. От монотонной ходьбы взад-вперед по пустынному двору под уныло моросящим дождем из Мишкиного сознания временами терялся смысл происходящего, тем более что после какой-то гадости, выпитой накануне, Мишкино состояние было никудышное, но когда Мишкин взгляд останавливался на Володе, который, работая, постепенно перемещался по лестнице вверх, – Володин вид немного его исцелял…

Помогали также мысли, постоянно циркулирующие в голове. Сейчас он думал о том, что вообще-то, если очень уж сильно интересуются, то тоже плохо. Наверняка: или заплатить надеются поменьше, или хотят, чтобы сделали им побольше. Этих он насквозь видел. Недавно один: ну до того вокруг них увивался!.. Все высматривал, да выспрашивал, да поддакивал… Обедать сели, хозяйка борщ подала – он пристал: «Хлеб маслом мажьте». Они с Володей ему: «Спасибо, не надо», а он: «Мажьте!» – и все. И прямо под нос сует. Отказывались – так он сам намазал, толстым, почти в палец слоем, и в борщ еще по куску бросил. Оно, это масло, конечно, дорого, – но это ж не значит, что его чуть ли не ложкой есть нужно. А если человек не любит так – с маслом?! И точно: только стали работу заканчивать, он клянчить начал: «Ребятки, еще на пять кирпичиков подняли бы…»

Однако, хотя раскусить таких клиентов для Мишки не составляет труда, – отказать им он как-то не может. Для него лучше уж уступить – пускай подавятся! – чем торговаться. Хорошо, что с Володей обычно расплачиваются: с ним торговаться бесполезно. Тот своего не отдаст.

Мишке тут вспомнилось, как Володя типу одному ответил! Начальник какой-то попался… После всего уже, когда собираться стали, спрашивает Володю: «Ну, хлопцы, и сколько же вы возьмете?» – как будто заранее не договаривались и будто он не знает, сколько со всех берут. «Двести, – Володя говорит, – как со всех». А он: «А не дорого?.. Давайте-ка, сбросьте тридцаточку»… – раз намекнул, второй, и председателя, мол, вашего знаю, и то, и другое… и явно уже сто семьдесят приготовился совать… А Володя ему: «Вы бы нам сразу сказали, чтобы мы на сто семьдесят делали, а то мы не знали и сделали уже на двести. Давайте, – говорит, – рассчитывайтесь, а то мы спешим сильно…»

 

2

 

– …Паравозов!.. Ты что, уснул?! Раствор давай!!! – пробился в Мишкино сознание нетерпеливый Володин крик – Мишка в это время в глубоком раздумье стоял перед кучей кирпичей, а опустевший его взор вольно парил над пустырем.

«Откуда мне знать, что раствор кончился? Мне снизу не видно, что у тебя в ведре делается! – очнувшись, сердито подумал Мишка и поплелся брать у Володи ведро, – и что за идиотская привычка фамилию искажать?!»

Фамилия его была Перевозов. Однажды в колхозной конторе новенькая бухгалтерша неправильно прочитала Мишкину фамилию и спросила: «А Паравозов – это кто?» Володя смеялся потом весь день и с тех пор подхватил: «Паравозов». За недолгий период их совместной работы Мишкина кличка постепенно упростилась до «Паравоза», а затем вообще стала, как у собаки – «Перевоз». Это было предметом Мишкиной постоянной затаенной обиды, которая временами наполняла его всего.

Вот и сейчас: настроение у Мишки испортилось совершенно. Он обиделся и стал все делать подчеркнуто аккуратно: кирпичи возле Володи складывал слишком уж ровно; чаще чем нужно интересовался, не закончился ли раствор… – в общем, вел себя так, словно они с Володей не напарники были, не приятели, а какие-нибудь официальные лица, подписавшие договор, который следовало теперь в точности соблюдать.

Правда, Володя ничего этого не замечал, и Мишке очень скоро ломать комедию надоело. Он обрадовался всей душой, когда, доставив в очередной раз кирпичи к дому, увидел, что хозяйка стоит под лестницей и, подняв голову, с Володей разговаривает: обедать зовет…

 

3

 

В доме было чисто, светло, уютно. На столе – белоснежная скатерть; на ней празднично сверкали вилки, рюмки, тарелки; с тарелок прозрачным дымком поднимались вверх вкусные запахи; а посреди всего, как стройная белая березка – бутылка водки.

Мишке сразу стало хорошо, мысли дурные исчезли, будто остались где-то там, во дворе, под дождем. Захотелось выпить и расслабиться… Он с удовольствием вымыл руки, тщательно вытер их полотенцем, сел за стол напротив Володи. Появилось желание перекинуться с ним словами, пока хозяйка возле плиты что-то еще накладывала в большую тарелку. Мишка даже пожалел, что на него обозлился…

Но Володе до этого не было дела. Сначала он изучал свои ногти, потом, взяв со стола баночку с импортной приправой, долго разглядывал на баночке этикетку… И все время молчал, лишь у хозяйки спросил про баночку: «А что оно такое?» – на Мишку же не обращал внимания.

И Мишке вспомнилась его обида…

Впрочем, ненадолго. Изрядно выпив, он снова подобрел. Пил почти в одиночку. Володя, когда Мишка стал наливать ему вторую, сказал: «Хватит», – и Мишка, приняв и это на собственный счет, подумал: «Хватит – так хватит. Просить не буду», – и больше Володе не предлагал. А хозяйка, которую Мишка с огромным трудом уговорил обедать вместе с ними, так искренне изумилась в ответ на попытку налить ей водки, что Мишка на этот раз уступил.

От выпитого потянуло на общение. Мишка пустился выспрашивать у хозяйки, местная ли она, где муж работает, есть ли у них дети… О Володе только подумал: «И что они, молодые, сейчас?.. Ни выпить как следует, ни поговорить по душам…»

Потом, опьянев сильнее, убеждал хозяйку, что ей с мужем непременно нужно второго ребеночка завести. «Дети – это цветы!» – умильно доказывал он, и осоловелые его глаза наполнялись слезами; Володе же отечески советовал: «Пей, брат, пока молодой…»

После обеда Мишка открыл дверь на улицу и, глянув на хмурое, моросящее небо, задорно возвестил:

– Вот теперь и поработать можно!

– Поработаешь теперь с тобой. До вечера не мог подождать…

– Ничего-о… Оно на такой погоде моментально улетучится, – дружелюбно сказал Мишка, однако слова его унеслись в пустоту: Володя его не слушал – он взбирался уже по лестнице…

 

4

 

Желание поработать «улетучилось» довольно скоро. Совершив всего несколько ходок за кирпичами, Мишка по пути, под однообразное чавканье грязи, растерял весь энтузиазм. От обеда его разморило, и делать ничего не хотелось. Необходимость работать до вечера наводила тоску.

Мишка сейчас, – как и всегда в такие моменты, – жалел, что связался с Володей и со всеми этими стройками. Тем более, что связался он случайно. Как-то раз их с Володей поставили вместе весовую кирпичом обкладывать, и к ним на стройку подъехал мужик на «Волге» – попросил помочь ему построить гараж. Два человека ему надо было. Обещал хорошо заплатить. Володя согласился. Кроме Мишки никого больше не было – ну и Мишка с Володей пошел, за компанию. Пока строили тому мужику гараж, соседка его прибежала – ей газ проводили – попросила дымоход переделать, затем бабка какая-то притопала – тоже себе захотела… Так и стали ходить они вместе – кому гараж делать, кому сарай, кому дымоход…

Сейчас Мишка, конечно, понимал, что сразу, после обеда, бросать работу нельзя… но услужливая его мысль нашептывала, что если еще часочек покрутиться, а там сказать хозяйке: дождь, мол, сильный – раствор еще, не дай Бог, размоется…

Надо было как-нибудь попробовать намекнуть Володе.

«Какого черта на такой погоде мучиться?! Как будто завтра нельзя доделать. Завтра все равно бездельничать будем… Завтра бы, с утра, спокойненько… Может погода еще прояснится», – думал Мишка. Он, правда, в глубине души сознавал, насколько его надежды крамольны и даже неприличны – и потому, подавая Володе кирпичи, никак не решался начать разговор, откладывая каждый раз до более удобного момента.

А пока развивал свою мысль: «…И кто вообще заставлял начинать по такой погоде?! Приспичило прямо. Была бы погода хорошая – спокойненько за день бы и сделали… И не надо было бы на два дня растягивать… Тут за полдня управиться можно».

Наконец он решился.

– Как думаешь, успеем сегодня?.. Наверное, стемнеет раньше – вон тучи какие… И слякоть: не работа – одно мучение… – Мишка спросил так, точно вслух советовался сам с собою.

– Ничего. Должны успеть, – успокоил Володя, – хозяин утром говорил: у них переноска есть.

«Ага, хорошо тебе: сидеть наверху и командовать – а тут бегаешь взад-вперед, как ненормальный, грязь месишь», – зло подумал Мишка.

В следующий раз, когда Володя головой почти уже доставал крышу, появившись под дымоходом, Мишка заметил:

– С этими переносками надо осторожно… Мужик один из Сосновки рассказывал: брат его недавно на крышу ночью полез, тоже с переноской – антенну хотел поправить, – так позвоночник сломал.

– И что? – безразлично, как показалось Мишке, спросил Володя.

«Что?! Что?!» – мысленно передразнил его Мишка и с прорвавшимся раздражением ответил: – Калека теперь! На всю жизнь! – ему было досадно, что он приплел эту свою историю про мужика со сломанным позвоночником, которая хоть и являлась правдой, но у Мишки было теперь ощущение, будто его поймали на вранье – и он уже жалел, что затеял этот разговор.

Былое блаженное опьянение Мишку совсем покинуло – на его месте осталось скверное состояние, когда от всего, что попадалось на глаза – тошнило, а на душе осела какая-то мерзкая муть. Наступила трезвость, но от нее лишь яснее сознавалось, что конец работе нескоро, и ничего хорошего от этого дня и вообще от этой жизни ждать нельзя, – та противная трезвость, которую называют тоской.

В таком настроении работа Мишке казалась почти издевательством; и несмотря на то, что кирпичи и раствор он доставлял быстрее, чем Володя их использовал, и это не требовало от него особых усилий – он даже успевал раз за разом перекуривать, отойдя подальше от дома… – не шла у него работа…

Он и способы всякие придумывал: пробовал было носить только до лестницы, а после, когда собиралось много – все вместе подавал наверх; потом приспособил для переноски кирпичей дырявый тазик, привязав к нему веревку, чтобы накидывать на плечо… Однако, ничего не помогало. Время же, будто назло – замерло, словно нарочно остановилось поглазеть, как Мишка мучается…

А отвлечься от всего, забыться – Володя не давал. Вечно: то раствор у него кончится, то – все бросай, срочно ищи ему кирпич в полразмера… Мишку особенно донимало, что Володя постоянно на него покрикивал: раствор ему понадобится – кричит: «Не спи!», а то уже орет: размешано плохо. И чуть что Мишка не так делал – Володя его материл: и не то, чтобы душу в это вкладывал, а так, машинально, по привычке, наверное сам того не замечая.

Мишка каждый раз мысленно пререкался: «Не надо было подгонять – хорошо бы размешал…» – еще больше злясь оттого, что Володя ругал его, в общем-то, за дело – Мишка действительно сачковал…

«Какое ты имеешь право голос повышать?! Сопляк! Я тебе в отцы гожусь!» – думал с негодованием Мишка. Он был намного старше Володи: ему перевалило далеко за сорок, а Володе не было и тридцати. Но, несмотря на то, что Мишка годился напарнику в отцы, он, попадаясь ему на глаза, невольно старался показать свое усердие в работе. Если курил, то только за сараем или отойдя подальше от дома, чтобы Володя не видел; если проникнув под каким-нибудь предлогом в дом, долго болтал с хозяйкой, – то тут же пересказывал Володе все, о чем она говорила, чтобы получилось так, будто она сама его позвала, желая что-то ему сообщить. А когда, отлучившись за угол по нужде и выходя оттуда, поймал на себе Володин взгляд, то стал повторно, уже для Володи, застегивать ширинку, чтобы Володя не подумал, будто он перекуривал.

Мишка понимал, что унижается, но сделать с собой ничего не мог и это еще больше его раздражало.

«Пусть только попробует еще крикнуть!.. Начальник какой выискался! Не нравится – ты так и скажи. И без тебя обойдемся… Будет он мне указывать, сколько пить», – раззадоривал себя Мишка, изготавливаясь достойно встретить очередное Володино повышение голоса. Но всегда как-то так получалось, что Володин крик заставал Мишку врасплох…

Злость Мишкина накапливалась, как камни в почках. Наконец она вышла наружу:

– Ты! Пацан! Придержи язык!.. Немного… – крикнул Мишка, когда Володя сделал ему какое-то невинное, в общем, замечание.

Володя не услышал: то ли крикнул Мишка недостаточно громко, то ли момент выбрал неподходящий – Володя как раз, просунувшись головой и рукой в узкую дыру дымохода, что-то там доставал мастерком.

Мишке все-таки стало чуточку легче.

К тому же злость помогла ему несколько отвлечься от томительного ожидания конца работы и большой отрезок времени пролетел для него незаметно.

Скоро, однако, усталость начала брать свое. Работать становилось труднее: почва совсем раскисла и на ноги налипали огромные куски грязи, а дымоход постепенно вырос – кирпичи и раствор нужно было подавать уже выше. Предметы перестали Мишку слушаться: кирпичи выскальзывали из рук, ведро норовило зацепиться за какой-нибудь угол или Мишкину ногу и цемент высыпался в грязь, мгновенно намокая; вода разливалась в метре от корыта, куда Мишка носил ее черт знает откуда, притом, что вокруг все было пропитано влагой. Мишка бесился, вспоминая, как хозяйка с самого начала предлагала брать воду в доме – а ему зачем-то вздумалось изображать из себя воспитанного человека – и он отказался: говорил, что не хочет наносить им грязи, умолял не беспокоиться, употребив столько любезности, что после этого было уже совершенно невозможно просить воду в доме.

Мишка мысленно проклинал погоду – теперь уже по-настоящему, для себя; проклинал своего напарника, хозяев… – проклинал до тех пор, пока не приблизилось окончание работы – так что можно уже было считать в уме: «…Осталось один раз замесить раствор… Еще пять раз осталось сходить за кирпичами… Четыре раза… Три…

Работу завершили до наступления темноты.

 

5

 

К ужину приехал хозяин. Появился новый человек – и все в доме преобразилось. За столом теперь верховодил он: угощал, наливал, расспрашивал…

Когда хотел налить Мишке – Мишка прикрыл рюмку рукой и молча, с серьезным видом, помотал головой.

– Что, совсем не пьете? – удивился хозяин.

– На сегодня хватит. Норма.

Сказано было так убедительно, что хозяин поверил и больше Мишке не предлагал.

А Володя, который Мишку хорошо знал и один мог оценить, насколько такой поступок выходит за рамки обычного Мишкиного поведения, – Володя вел себя так, будто ему все равно.

Мишка еще ждал, как к его выходке отнесется хозяйка, ведь на фоне того, что было в обед, его слова должны показаться ей неожиданными… Конечно, удивившись, она тем самым вывела бы Мишку на чистую воду, но Мишке все же хотелось, чтобы она удивилась.

Однако хозяйка, с тех пор как пришел муж, потеряла к гостям всякий интерес, как бы передав мужу обязанность ими заниматься; сама же – молча сидела, а затем вообще встала из-за стола и ушла мыть посуду.

Начали собираться. Володя переоделся первым, но потом вспомнил, что оставил на чердаке отвес и вернулся искать. Мишка, переодевшись, вышел к хозяевам. Хозяин спросил: «А где ваш товарищ?» – и не расплачивался до тех пор, пока не возвратился Володя, которому и вручены были деньги.

 

6

 

Домой добирались пешком. Мишкина деревня находилась в пяти километрах отсюда, Володина – в семи. Шли, как всегда, молча. Володя не был охотником до разговоров, лишь редко, под настроение, мог о чем-нибудь завести речь. Мишка из-за этого поначалу, когда они только стали работать вместе, чувствовал себя неловко – как так: идти вдвоем – и молчать? Ему казалось, что Володя может подумать, будто он, Мишка, чем-то недоволен, и он все пытался то об одном заговорить, то о другом… Но потом привык.

Сейчас ему было не до бесед. Он очень устал – еле тащился. Работа и все неприятное, что с ней связано – остались позади, однако никакого удовлетворения по этому поводу Мишка не испытывал. На душе по-прежнему было скверно. Мишка теперь жалел, что за ужином не стал пить.

«Хотел кому-то что-то доказать… Кому тут что докажешь?!» – Мишка неприязненно глянул на Володю. Тот был в отличном настроении и бодро шагал, напевая известную песню «Я уеду в Комарово», из которой знал лишь припев, а все остальные слова заменял свистом, – впрочем, и припев он безбожно перевирал.

У Мишки противно болела голова. Знобило. Однообразное Володино пение раздражало. Почему-то особенно донимало то, что Володя неверно пел. «Не знаешь, как правильно – лучше бы помалкивал. Идиот необразованный!» – мысленно ругался Мишка. Тут же с обидой вспомнились ему все унижения минувшего дня – и последнее, когда хозяева минут двадцать, наверное, ждали Володю, чтобы расплатиться, притом что рядом находился Мишка и расплатиться можно было с ним… И всегда так: расплачивались обычно с Володей.

В связи с этим подумалось, что его, Мишку, хоть он и жизнь уже прожил – все Мишкой зовут, а Володю, несмотря на то, что еще молодой – в колхозе, где они вместе работают, и везде – Володей величают. И главное, Мишка и сам себя по-другому называть не мог – язык как-то не поворачивался. Вот и теперь, когда с самого начала спросили, как зовут, он ответил: «Мишка», а о напарнике, которого в тот момент в доме не было, сказал: «А его – Володя».

«Начальник, тоже мне, нашелся, – зло подумал Мишка, – если надо – и без сопливых начальников обойдемся»… – и Мишкин сердитый ум охотно ухватился за эту, еще после обеда промелькнувшую мысль.

«…А что!? Могу и один справляться. Большое дело – кирпич класть!.. Зато буду работать, когда мне подходит. Сам себе хозяин… И без начальников всяких». – Мысль эта оживила Мишку и даже как будто согрела. Постепенно она укрепилась, проросла, созрела и, спустя какой-то километр пути, превратилась в твердое намерение дальше работать в одиночку.

«…И запросто одному: сначала кирпичей поносил, раствор подготовил – сколько там того дела?! – потом сидишь себе спокойненько – выкладываешь… Даже лучше: перемена труда – все равно что отдых… И не надо никаких начальников!..» – Мишка с возмущением вспоминал, как Володя на него кричал. Решив отделиться от напарника, Мишка теперь только и ждал, чтобы Володя как-нибудь его зацепил. Но Володя, как назло, пребывал в самом невинном расположении духа: ему уже надоело петь «Я уеду в Комарово», и он запел «Я уеду в Макашово» (Макашово – как называлась деревня, в которой он жил).

«…Кто бы кричал, а кто бы лучше молчал, – думал о нем с презрением Мишка, – сам же – дуб дубом!» Мишка вспомнил, как однажды рассказывал Володе, что по телевизору показывали про канцлера Коля – чем тот в свободное время занимается – так он и не понял: «Какой Коля?» – спрашивает. Первый раз слышит! Мишке, кстати, пришла на ум покойная его бабка. Когда, будучи еще школьником, Мишка спрашивал у нее, кто такой Леонид Ильич Брежнев, – она долго мучилась, не умея сказать, а потом, к большому Мишкиному удовольствию, отвечала: «…Ну энтот, гинеральский сехлетарь… Царь, в опшим…»

«Он же телевизор никогда не смотрит. Дом строит. День и ночь в яме по шею сидит – фундамент делает. А что вокруг происходит – его не касается. Вон, переворот еще какой случится – он так и будет в своей яме ковыряться – и не узнает ничего…» – Мишка стал представлять, как поменялась вдруг власть, ввели новые деньги, нынешние упразднили, — а этот – ни сном ни духом: заявляется деньков через пять в магазин, а ему говорят: все, мол, поезд ушел…

«…Или, допустим, – Мишкина мысль взметнулась ввысь, – объединяется вся Европа, затем и нас к себе тоже присоединяют; заводят везде новые порядки, строят всем новые дома – как у них, а наши развалюхи – под снос… Тем, у кого более-менее уже есть – как у него – тем не дают… А он тогда: дурак, мол, я дурак – зачем лучшие годы угробил?!»

Мишку с Володей подобрала попутка, в которой ехал знакомый парень.

В машине у Володи временами еще прорывалось пение. Мишка сбоку внимательно осмотрел Володю, его уши, нос, небритые щеки, засаленную кепку… – и ясно осознал, что вместе они работать уже не будут. С облегчением и удовольствием он подумал: «Все! Катись теперь в свое Макашово! К чертовой матери!»

У деревни Новоселово машина остановилась, чтобы выпустить Мишку – он тут жил.

Спрыгнув на землю, Мишка на прощание весело спросил Володю:

– В Макашово покатил, значит?

– Ага, – Володя дружески кивнул.

– Ну давай, кати, с Богом! – сказал Мишка, и ему вправду показалось, что он произнес «катись».

– Давай, – попрощался Володя и захлопнул дверь.

«Дурак, ничего и не понял» – подумал Мишка, глядя вслед отдалявшейся машине, довольный тем, как ловко поддел бывшего напарника.

Мишкино настроение окончательно поправилось, и в таком настроении он без особых приключений добрался до своего дома, держась при этом за заборы, чтобы не угодить в грязь.

 

7

 

Через неделю после того, как Мишка твердо решил работать в одиночку, они с Володей ставили дымоход одному майору из военкомата. Дымоход возводился не простой, а под газ. Низ майор выстроил сам, а дальше не рискнул – позвал специалистов: Володю с Мишкой.

Слякоть уже отступила. Дело двигалось к зиме. Почву слегка прихватило морозом, и временами несмело порошил снежок.

Сразу долго не могли начать – пока освоились, где что лежит: где кирпичи брать, где песок, где воду…

Наконец приступили. Когда Мишка, замесив раствор, второй раз принес кирпичи, то увидел, что Володя не продолжает дымоход в высоту, а в том месте, где делал майор, укрепляет внешнюю стенку – чтобы была толщиной в кирпич.

Мишка забеспокоился:

– Слушай… Зачем ты?! Давай в полкирпича… Он и сам в полкирпича начал… Он ведь ничего не говорил… Лишняя ж работа… Ему же лучше: кирпич сэкономится.

Володя посмотрел на Мишку так, словно не понимал, чего тот хочет и, ничего не ответив, отвернулся делать дальше, но затем поднял голову и пояснил:

– Положено в кирпич. Ему этот дымоход забракуют – потом он к нам через день прибежит, спросит: «Что вы мне настроили?! – после чего снова отвернулся и продолжил работу.

– Ну и что? Скажем: сами не знали… Он сам в полкирпича начал, – подчиняясь, огрызнулся Мишка – больше про себя, потому что Володя уже не обращал на него внимания.

Пока раскачивались, потеряли много времени, и Володя теперь нетерпеливо подгонял Мишку: «Быстрее давай пошевеливайся!.. Примерз там, что ли?! Володя мучился с похмелья и потому был раздражителен. Когда добирались сюда, он рассказывал, что ездил вчера к брату – у брата сын родился – и там его так накачали, что не помнит, как оказался дома. А утром хотел похмелиться, но от одного ее вида стошнило…

Как бы в тон Володиному раздражению, Мишка ворчал на хозяев: «Вечно надумают черт знает когда – зима на носу!» – хотя именно за это – за срочность, вызванную тем, что «зима на носу» – им тут и должны были хорошо заплатить.

Еще Мишка подумал, что когда появится майор, – он уехал куда-то, обещав быть через час, – надо будет ему сказать: вот, мол, пришлось стенку толще делать, а то такую – никакая комиссия бы не приняла…

Володя тем временем, закончив исправлять майорову работу, полез наверх. Но, добравшись до половины лестницы, он вдруг застыл на месте в чуть согнутом положении; немного так постоял, а затем медленно начал спускаться. Спустившись, сел на нижнюю перекладину лестницы, и сидел неподвижно, словно проглотил что-то острое и боялся пошевелиться.

Когда Мишка подошел узнать, что случилось, Володя ответил не сразу. Он молчал, точно прислушиваясь к чему-то внутри, потом произнес на выдохе:

– Голова кружится…

Мишка присел возле Володи на корточки, спросил участливо:

– Может, снежку приложить… Или в аптеку сбегать?..

– Да нет… Кажись, все… Отработал…

Такой поворот событий Мишку озадачил. Если бы это произошло в прошлый раз, когда с самого утра не хотелось ничего делать… Он и теперь почувствовал сперва облегчение… Но, с другой стороны, он сейчас вроде бы настроился на работу…

Мишка встал. Подошел к дверям дома, сам еще не зная зачем. Остановился. Вернулся к Володе. Присел. Помедлив, спросил:

– Слушай, а что сказать?

Володя неопределенно махнул рукой.

Мишка снова встал. Походил. Подумал: ведь столько сюда добирались… И столько обратно тащиться… Настроились уже все-таки…

И на душе у него было неуютно. Еще неделю назад он твердо твердо решил трудиться в одиночку. Но когда встретил Володю и тот стал говорить, что есть выгодная работа, – Мишка не осмелился объявить о своем решении. Он принялся выдумывать всякие причины, на что Володя ему сказал:

– Ты – дурак! Ты понимаешь – им же срочно надо?! Они обещали триста рублей заплатить. И полдымохода только ставить – половина уже есть! Триста рублей за полдымохода!.. На полдня работы!..

И Мишка сдался, убедив себя, что соблазнен такой огромной выгодой.

Теперь ему было обидно вдвойне.

– А кирпичи носить сможешь? – неожиданно по-деловому спросил он.

– Смогу, наверное… Только когда наверху – голова кружится… И тошнит здорово… Накачали, паразиты… – чуть не умер…

– Тогда давай! – распорядился Мишка. – Носи до лестницы, а я буду поднимать, – он взял пять кирпичей и полез с ними наверх. На половине лестницы остановился и, помедлив, сказал. – И пойди у хозяев ведро человеческое возьми, а то это с дыркой… И песок будешь брать – не подряд бери, а под сараем – там чистый.

Мишка полез дальше, и только когда выбрался наверх, сообразил, каким тоном он разговаривал с Володей. И сам себе удивился.

Дымоход, как Володя и обещал, они закончили за полдня. Мишка делал кладку и справлялся не хуже Володи. Теперь руководил он: сверху давал указания, кричал, что принести, что подать… И если Володя плохо слышал или проявлял нерасторопность – Мишка на него покрикивал, покрикивал машинально, не отрываясь от дела и не обращая на это особого внимания, лишь иногда ловя себя на том, что он – командует.

Вкалывать ему пришлось как никогда. Почти за двоих. Правда, Володя со временем немного очухался, и кирпичи не только до лестницы носил, но и наверх стал подавать. Мишка устал чертовски. С непривычки сильно болела спина. «Он молодой – ему легче», – думалось ему про Володю.

Он так устал, что, окончив работу, с трудом спустился по лестнице вниз. Он не представлял, как будет добираться домой. Хорошо еще – полдымохода делали.

Лишь после обеда, после хорошей выпивки, получив деньги на руки, Мишка немного пришел в себя.

 

8

 

На этот раз повезло: успели к автобусу. Теперь не надо было тащиться пешком. В автобусе Мишке удалось захватить место у окна, он удобно устроился и его потянуло на мысли.

Сначала подумал о том, что кладку сделал не хуже Володи; и, если бы захотел, вполне мог бы справиться сам; и, в случае чего, крикнуть тоже может – будь здоров!.. Мишкина память подыскала в событиях минувшего дня самые яркие тому подтверждения…

«Только кому это надо?!» – хоть Мишка и получил обычную Володину долю, ему пришло на ум, что эти деньги не стоят того, чтобы ради них так ишачить.

«Ну его в баню – за лишнюю десятку спину гнуть! – рассуждал Мишка, глядя в окно, где мелькали деревья, столбы, проносились замерзшие поля, и только белое небо зависло на месте, – в гроб с собой все равно не возьму». Мишке очень понравилось такое рассуждение, и он на все лады прокручивал его в голове.

Автобус время от времени останавливался, входили и выходили люди. Потом однажды остановился надолго: вышло несколько человек и пытался выбраться мужик с огромным мешком. Он настойчиво пробивался к дверям, всех своим мешком расталкивая. Мешок застрял в телах, и мужик, пыхтя и краснея, тянул его к себе. Автобус стоял. Водитель, за всем наблюдавший в зеркало, нарочно спросил: «Все, что ли?» Ему отвечали: «Да нет. Вон один еще никак не вылезет!» Мужик, услышав, засуетился пуще прежнего. Ему кричали: «Бросай его! Сам спасайся!» Мужик, сцепив зубы и обливаясь потом, рванул, казалось, из последних своих сил – и мешок поддался… Протащив его между тел, мужик пробрался к дверям, выпрыгнул из автобуса, но мешок, как назло, застрял в дверях… Лишь после еще одного невероятного усилия он был, наконец, вызволен. Дверь закрылась. Автобус поехал дальше.

Все это удачно подтверждало Мишкины мысли. Мишка стал развивать их дальше: «…Вот есть такие люди, которые этого не понимают. Крутятся всю жизнь, как заведенные: не успевают одну работу сделать – уже за следующую принимаются. Спросить бы: «А зачем?» – они и сами не знают. И нет, чтобы остановиться, оглядеться вокруг себя, о жизни подумать. Нет же: главное – побольше урвать… И все им мало. Все жадность эта… Ненавижу таких людей!»

Мишкины мысли перескочили на Володю: «Вот он: для второго уже дома фундамент закладывает – говорит: детям будет. А дети те – в школу еще не пошли. Может они, когда вырастут – и не захотят тут… Ты же себе построил сам – и они, время придет, сами себе построят… Мне-то, в принципе, все равно. Его, дурака, просто жалко: вот так пробегает всю жизнь за лишней десяткой – и не заметит, как в гроб ложиться надо…»

И Мишка подумал, что пусть они себе как хотят, но лично он к дуракам не относится, – лучше уже он, как прежде, будет носить кирпичи.

Все эти мысли настолько завладели Мишкиным сознанием, что даже и потом, когда он по своей улице добирался домой, они не покидали его. Мишка шел, не замечая ничего вокруг и совсем не смотря под ноги. Правда, грязь успела уже замерзнуть и можно было, не опасаясь, идти по ней, будто по мостовой.

Перед самым Мишкиным домом раскинулась огромных размеров лужа. Но сейчас она тоже замерзла и лед слегка припорошило снежком. Может быть поэтому Мишка не стал, как обычно, проходя в этом месте, держаться руками за штакетник, – впрочем, там и ухватиться теперь было не за что: как раз напротив лужи штакетник был выломан. Задумавшись о своем, Мишка смело ступил на казалось бы твердую почву – и тут же провалился по щиколотку в грязь. Грязь мгновенно наполнила его ботинок, и Мишка в досаде громко заматерился.

                                                                                                                       (1990).

 Опубликовано в журнале «Радуга» (Киев), в №4 за 1996-й год.